И возлюбивший иероглифы, пронзенный солнцем язык поклоняющегося священным животным Египта, и зачаровавшийся в клинопись колдовской язык Вавилона, и гортанный язык древних евреев, такой страстный, что он не называет предметы, а как будто словесно хватает их, и полетный арабский язык, полный ястребиного клекота и тонкого перестука копыт легконогого коня, и нежнейший язык изолированного Китая, похожий на малые позванивания серебряного колокольчика, и братский нам, полнозвучный язык Древней Индии, до сегодня плененной богами и сказками, – все языки, являясь откровеньем божества, пожелавшего заглянуть в человеческое, прекрасны, самоценны, единственны, а в нашей изношенной, бледно-солнечной части земли, что зовется Европой и давно забыла, как журчат подземные ключи, самый богатый, и самый могучий, и самый полногласный, конечно же, русский язык.
И возлюбивший иероглифы, пронзённый солнцем язык поклоняющегося священным животным Египта, и зачаровавшийся в клинопись колдовской язык Вавилона, и гортанный язык древних евреев – такой страстный, что он не называет предметы, а как будто словесно хватает их, и полётный арабский язык, полный ястребиного клёкота и тонкого перестука копыт легконогого коня, и нежнейший язык изолированного Китая, похожий на малые позванивания серебряного колокольчика, и братский нам полнозвучный язык Древней Индии, до сегодня пленённой богами и сказками – все языки, являясь откровеньем божества, пожелавшего заглянуть в человеческое, прекрасны, самоценны, единственны; а в нашей изношенной, бледно-солнечной части земли, что зовётся Европой и давно давно забыла, как журчат подземные ключи, самый богатый и самый могучий, и самый полногласный – конечно же, русский язык.